[Marcus]

Немцы начали операцию «Тайфун» 30 сентября 1941 года. С тех пор и до начала декабря танковые армады вермахта, поддержанные лавиной пехоты — то быстро, то замедляя темп, выгрызали у Красной армии кусок за куском земли. Со злобным, надсадным воем пикировали на советские позиции бомбардировщики. Другие самолеты с крестами на крыльях, пролетев над фронтом, шли на Москву. Они сбрасывали свой смертоносный груз на Пресню, Арбат, Садовое кольцо, Замоскворечье…

Немцы подошли к столице еще в середине октября. Между вражескими позициями и городскими окраинами было всего несколько десятков километров. Но германские танки не появились на московских улицах. Возможно, немецкие генералы опасались какой-то дьявольской ловушки, которую им приготовили коварные русские. Но сплошной линии фронта в тот момент не было. Именно тогда в Москве вспыхнула паника, и началось массовое бегство из города.

Вторую половину октября и весь ноябрь немцы продолжали наступать. Но каждый километр мерзлой земли, каждый дом, мост, речка, отвоеванные у непреклонных красноармейцев, отзывались десятками тысяч печальных сообщений, которые летели в тысячи немецких семей. Окна домов в Берлине, Гамбурге, Кёнигсберге, Мюнхене озарялись поминальными свечами…

Гитлер был встревожен, заметно поубавилось оптимизма и у его генералов. Однако, сидя в блиндажах, кутаясь в шинели и шапки, прислушиваясь к завываниям ветра, они еще надеялись завоевать Москву. Пусть не триумфальным маршем, под пенье боевых труб и рокот барабанов войти под стены Кремля, а хотя бы замерзшей и голодной толпой заполонить древний город. И там передохнуть, набраться сил, пережить зиму…

Однако Красная армия уже готовилась погнать неприятеля вспять. Вторжение на немецкие позиции, разумеется, готовилось в секрете, но неприятельская разведка, тем не менее, заметила передвижение крупных отрядов. Однако эти маневры отчего-то не насторожили стратегов вермахта. Забавно, что всего за день до начала советского массированного наступления, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок пребывал в полной уверенности, что противник не в силах «начать в настоящее время большое контрнаступление».

Но даже если бы немцы ждали удара, то они, сильно потрепанные в предшествующих боях, голодные и замерзшие, вряд ли бы устояли перед натиском армии, в которую влились свежие, хорошо вооруженные части. Но это — из области догадок. Реальность же такова — 5 декабря соединения Калининского фронта и 5-й армии двинулись на позиции врага. О начале контрнаступления сообщил ликующий голос диктора Юрия Левитана. До этого ему приходилось читать лишь печальные сводки.

На другой день, 6 декабря, в контрнаступление пошли еще четыре армии — 1-я ударная, 10-я, 13-я, 20-я и 30-я. 7 декабря наступающий поток пополнился соединениями правого фланга и центра 16-й армии, оперативной группой генерал-лейтенанта Федора Костенко. 8 декабря пошли вперед части 16-й армии, оперативная группа генерал-лейтенанта Павла Белова, 3-я и 50-я армии.

Начались упорные, кровопролитные бои, но почти сразу же выяснилось, что Красная армия овладела стратегической инициативой. Вопрос был лишь в том, какие успехи можно будет из нее извлечь.

Гитлер, уже 8 декабря вынужденный подписать приказ о повсеместном переходе к обороне на всем протяжении фронта, тем не менее, каждый день получал сводки, которые повергали его в бешенство. Как же так — победа была почти в руках, он уже предвкушал победный парад у большевистских святынь. И вдруг оказалось, что русские еще полны сил! Более того, они наступают!

Важно напомнить, что советская группировка под Москвой, включающая в себя 1 миллион 100 тысяч человек, 7652 орудия и миномета, 774 танка и 1000 самолетов, уступала по численности соединениям группы армий «Центр» — в личном составе и танках в полтора раза, в артиллерии — в 1,8 раза. Превосходство у наступающих было лишь в авиации.

11 декабря Красная армия освободила Истру и Солнечногорск, а спустя четыре дня вышвырнула немцев из Клина. Успешно развивалось наступление и на других участках фронта. Сообщалось, что немцы отходят, бросая технику, вооружение и неся большие потери.

Моральный дух немецкой армии не то что упал — он просто рухнул в заснеженные русские просторы, под гусеницы краснозвездных танков. Генерал Гейнц Гудериан писал в дневнике: «Наши войска испытывают мучения, наше дело находится в бедственном состоянии…» По свидетельству немецкого функционера Пауля Шмидта, были зафиксированы первые случаи, «когда солдаты валились в снег и кричали: «Я больше не могу!» Вот такая истерика после эйфории.

Теперь перенесемся в Москву. Как жила в то время прифронтовая столица, как горожане встретили известие о начале контрнаступления?

В сводках Совинформбюро появляется все больше оптимизма, но поначалу речь в основном идет о локальных боях. «Бойцы командира Рокоссовского выбили неприятеля из пункта Ш, — писала „Правда“ 9 декабря. — На поле боя немцы оставили много трупов своих солдат и различное военное имущество. Противник сделал отчаянную попытку восстановить положение, но советские артиллеристы открыли такой ураганный огонь, что вражеская пехота дрогнула и в панике бросилась назад. Славные защитники столицы стали преследовать отходящего противника. С возгласами „ура“ они буквально на плечах неприятельской пехоты вошли в другое селение, где захватили четыре танка, одно полевое орудие и много военного имущества…»

В той же газете — свидетельство пленного, ефрейтора 1-й роты 181-го пехотного полка 87-й пехотной дивизии Вальтера Рокштроо: «Наши солдаты проклинают свою судьбу. Все хотят мира и возвращения в Германию. Настроение солдат особенно ухудшилось с наступившими морозами. Теплой одежды у нас не хватает, и никаких мер против обмораживания наше командование не принимает. Мы уже долго не моемся, не стираем белья. Мы завшивели и оборвались. Живем как дикие звери, ночи проводим в лесу…»

Газеты публикуют фотографии военачальников, отличившихся в боях под Москвой. Среди них — снимок генерала Андрея Власова. Того самого, который спустя полгода окажется в стане врага. Но пока он, командующий 20-й армией, вызван в Москву. Его поздравляет Сталин и награждает орденом Красного знамени.

Москвичи воспрянули духом — стало больше улыбок, люди то и дело обменивались новостями, которые, впрочем, и без того быстро становились общим достоянием.

Но странное дело — не все ликовали. По свидетельству журналиста Николая Вержбицкого, «радуются все очень сдержанно. Москвичи еще только начинают по-настоящему понимать, какое бедствие ожидало их и от какого несчастья они освобождены. Такие величественные события доходят до нашего чувства и до сознания, когда время несколько отодвинет их в прошлое».

В магазине на Большой Серпуховской улице одна из женщин говорила: «Сейчас немец Москву не бомбит, но это только затишье перед бурей — они соберутся с силой, и снова будут бомбить Москву». «Не хочется слушать радио — каждый день сообщают, сколько сбили самолетов и уничтожили танков, — отвечает пожилой мужчина. — Это неправда. Было бы это так, то немцы давно бы пешком ходили, а они еще сильны, и пешком ходить не думают». Зато другая женщина была уверена в победе: «Нет, немцам теперь капут. Наши их бьют, и одеты они плохо, морозов не переносят. Грабежом всех не оденут».

Красная армия наступает, однако под Москвой усиливают оборону. В справке председателя Мосгорисполкома Василия Пронина, подготовленной 3 декабря для секретаря МК и МГК ВКП (б) Александра Щербакова, говорится: «…Десять дней тому назад закончена линия укрепления, согласно постановлению Комитета Обороны, в направлении от Москвы-реки, в районе села Крылатское, через западную окраину Кунцева, Аминьево, Раменки, Никольское, совхозов Воронцово, Беляево, Деревлево, Зюзино, Волхонку, Сабурово, Царицыно.

Возводились новые оборонительные сооружения и в Троице-Лыкове, Мякинине, селе Спасском, Братцеве, Тушине, Щукине, Покровском-Стрешневе, на Химкинском водохранилище…

Возможно, потому что военные готовили контрнаступление в строгом секрете, они не поставили в известность тыловиков о своих планах. Или это был стратегический маневр, который должен был ввести врага в заблуждение?

Наступление Красной армии продолжается весь декабрь. Освобождены Боровск, Наро-Фоминск, Малоярославец, Калуга, другие города и села. К началу января 1942 года наши войска отбросили немцев от советской столицы на 100−250 километров, и те больше не могли угрожать советской столице. Под Москвой вермахт впервые ощутил силу Красной армии, и стало очевидным, что блицкриг провалился. Об этом событии писали газеты всего мира. Те, кто сочувствовали Советскому Союзу, ликовали. В изданиях Германии и ее союзников о контрнаступлении Красной армии сообщали скупо и лаконично. Это сочли лишь временным ее успехом…

Именно в ходе сражения под Москвой, когда уже становились очевидными его катастрофические последствия, Гитлер специальным приказом запретил сдавать позиции без разрешения верховного командования. Это был немецкий аналог приказа «Ни шагу назад!», который Сталин издаст в июле 1942 года.

Еще один факт — в то же время в немецкой армии стали действовать части испытательного срока — штрафные подразделения. Однако немецкие солдаты и офицеры, в отличие от советских штрафников, не могли искупить свою вину. Тех, кто попадал в изгои, не спасали ни геройское поведение, ни ранение. Из госпиталя они снова возвращались в штрафное подразделение. И никаких наград им не давали…

До сих пор многие историки, в основном на Западе, утверждают, что сильнейшее влияние на ход событий под Москвой оказал Генерал Мороз. Но разве противники не были в одинаковом положении? Солдаты Красной армии и вермахта испытывали одинаковые лишения, так же мучились от холода и недостатка питания, снаряжения. Но у наших воинов оказалась крепче воля, они были полны решимости отстоять столицу. Немцы же пострадали от самоуверенности своих генералов, маниакального стремления Гитлера во что бы то ни стало, любой ценой, до наступления зимы овладеть ненавистной ему большевистской столицей.

Это по милости своего фюрера солдаты вермахта замерзали в своих окопах! У них не было элементарных теплых вещей — полушубков, шапок и валенок. Тут, как говорится, не до жиру, лишь бы уцелеть, спастись, вырваться из горящего ада. Но это удалось далеко не всем…

В декабре в Москве — о, чудо! — появились цветы. В магазине совхоза «Братцево» появились в продаже оранжерейные цикламены — белые, оранжевые и огненно-красные. На подходе были хризантемы, белая и нежно-фиолетовая сирень. Так что, многие москвичи встретили новый, 1942 год с цветами. Почти, как в мирно время.

Завершался первый год Великой Отечественной войны. Впереди был новогодний праздник, а вместе с ним оживали надежды на будущее — дай Бог, в сорок втором все пойдет по-другому. 26 декабря москвич, журналист Николай Вержбицкий записал в дневнике: «По улице без конца тягачи везут немецкие танки, автомобили, броневики с дырами от снарядов в кулак. У одного танка не двигаются гусеницы, и (он) тащится, как на полозьях, разрывая в снегу две широкие полосы. Болтаются оторванные щиты. У некоторых снесены башни. На одном грузовике истерзанный остов легковой машины. На огромных санях в ящике навалены колеса, шестерни, вентиляторы, баки, трубы, диски, штурвалы и пр. Весь этот плачевный обоз тянется на восток. Все это пойдет в дело».

Наверное, подобное зрелище было устроено не случайно. Оно выглядело символично и, главное, убедительно: «Смотрите, что стало с теми, кто хотел завоевать наш славный город. Вот их позорный финал! Они шли сюда, трубя о скорой победе, а теперь под мощными ударами Красной армии со всех ног несутся прочь от Москвы!»

Можно представить, с какой радостью жители столицы взирали на этот «парад» разбитой техники. И жаждали его продолжения…