[ezup]

Жила-была Улитка без панциря.
А как так вышло? А всякое случается. С нашей Улиточкой было так: когда в детстве её братишки и сестрёнки собирали крупицы извести и отправляли в ротики, формировали панцири, работали над тем, чтобы стать сильными да самостоятельными в будущем, Улиточка говорила: "Известь невкусная, мне от неё делается грустно. Наверное, отращивать панцирь — это не для меня". Став постарше, Улитка выучила слово "предназначение" и с тех пор всегда говорила: "Я не предназначена для строительства панциря. Я, такая мягкая и хрупкая, предназначена для нежности". И малышка льнула к маме-Улитке, пряталась под её панцирь, прижималась своим уязвимым тельцем к маминому тёплому боку. А мама что? Поворчит, как все мамы, но всё равно пригреет, и ласковое слово скажет. Правда и конфликты случались — тесно двоим под одним панцирем, тем более что наша Улитка росла. Но потом снова наступал в семье мир, мамин панцирь был надёжным, и жизнь улитковая — безоблачной.

И вот настало время, когда Улитка, её братья и сёстры, выросли, и родители мягко выставили их из дома, ибо пора уже самим осваивать мир.
— Мне страшно! — взволновано пискнула Улитка, — Мамочка, можно я останусь с тобой и с папой? У меня ведь даже панциря нет!
— Вот и отрастишь, хоть и с опозданием, — сурово сказала мама-Улитка, и отец-Улитк её поддержал, — ползи себе с миром. Всякому живому существу приходит время взрослеть, и тем, кто упускает этот момент и оседает у материнского панциря, потом стократ хуже бывает.
— Ну и пожалуйста! — поджала губки наша Улитка, — а я, может, не хочу отращивать панцирь, не в этом моё предназначение!(очень, очень умной и просвещённой она себя ощущала, когда произносила это слово). Без панциря я всё ближе к сердцу принимаю, в любом существе раствориться могу без остатка, в нежности и любви себя реализовать!
И она гордо уползла с родительского двора — исполнять своё предназначение.

Сначала всё в мире было интересно: и тугие сочные стебли травы, почти до неба, и грибы с влажными шапочками, по которым здорово было лазить, и корни деревьев.
А потом, как-то незаметно, братья и сёстры расползлись — ведь у каждого была своя дорога, — да ещё и дождь начал накрапывать. Ах, как бы хорошо было сейчас нырнуть под материнский панцирь, прижаться к тёплому брюху! Но на этот раз Улитке-без-панциря пришлось спасаться от тяжёлых холодных капель под листом лопуха, где она и просидела свою первую ночь в Большом мире…
…А на утро выглянуло солнце, высушило всех, хлюпающих носом, и Улитка-без-панциря, позавтракав, воодушевилась, и вновь отправилась в путь. Ей казалось, что в такой чудесный солнечный день, в её жизни должно было произойти нечто необыкновенное!
…И необыкновенное произошло. Когда солнце поднялось до самой высокой точки, на холмике под старой берёзой, Улитка-без-панциря увидела Его. "Это Он!!" — только и подумала наша Улиточка, и сердце её замерло, а потом застучало быстро-быстро. Улитка поняла, что не зря ушла из родительского дома, ведь не решись она на этот шаг, никогда бы не встретила свою Судьбу!
Он был Улитком-мальчиком, того же возраста, что и наша героиня. У него были хитрые чёрные глазки и надёжный панцирь янтарного оттенка.
Молодые легко подружились, и весь день пропутешествовали, исследуя Большой мир, вместе. Улитк тоже не так давно ушёл из родительского дома, но уже кое-что узнал о зелёных просторах, лежащих вокруг них, и мог рассказать много интересного. Улиточка слушала, и таяла от нежности. Улитк ощущал это, и в нём поднималась тёплая волна ответной нежности к этой смешной, беззащитной крошке.
К ночи, когда стало холодно, Улитка-без-панциря начала замерзать.
— П-п-пусти меня под свой панцирь! — попросила она своего героя, — Вторую ночь под листиком я просто не выдержу, я слишком уязвима, я погибну!
От таких слов сердце молодого Улитка дрогнуло:
— Ты не погибнешь, милая, пока у тебя есть я! — искренне воскликнул он, и пустил возлюбленную под свой панцирь.
Она блаженно прижалась к своему принцу, и проворковала ему на ушко:
— Теперь это наш общий дом, верно?
— Ну… да, — чуть сбившись, ответил Улитк. Он никогда не слышал, чтобы две улитки жили под одним панцирем. Но в его маленькой, хрупкой подруги, было столько нежности и тепла, которыми она щедра делилась с ним, что он, в конце концов, решил — "Один панцирь — не такая уж плоха идея!".
И зажили они под одним панцирем. И с тех пор не разлучались. Особенно если учитывать, что Улиточка вылезать из под их "крыши" совсем не любила, и если делала это, то совсем не надолго. А потом и вовсе перестала.

И сперва им было уютно вместе, они грели друг друга и наслаждались друг другом. А потом Улитку стало тесно. А потом он захотел хотя бы вечер, один вечер побыть один. И намекнул подруге, что она могла бы хотя бы на некоторое время оставить его панцирь.
— Но я ведь умру без тебя, дорогой! — обнимая возлюбленного всеми лапками, возражала Улитка, — ведь смысл моей жизни — быть всё время с тобой!
— А моей?.. — печально спросил Улитк, — У моей-то жизни какой-нибудь смысл есть?
— Конечно! — воскликнула Улитка-без-панциря, — Быть моим домом и отогревать меня! Мы же связаны неразрывно, янтарный ты мой!
И снова Улитку было тепло и тесно — то так, то так, сперва больше первое, потом — второе. И Улиточке, наверное, тоже было тесно, но она всегда жила под чьим-то тёплым боком — сперва под маминым, теперь под боком любимого, — и просто не осознавала, что бывает по другому. А, может, боялась осознавать, ведь это осознание потребовало бы от неё самостоятельных действий, и… нет, лучше не думать о таком! Не в этом её предназначение!
…Но однажды Улитк сказал:
— Я не могу больше. Я задыхаюсь от тесноты. Уходи, пожалуйста, а я пойду в другую сторону.
— Но ведь у нас один мир на двоих! — зарыдала Улитка-без-панциря.
— Нет, — непривычно жёстко сказал Улитк, — Мир — это свобода. Это то, что вокруг нас, то, что я хотел исследовать вместе с тобой, а в итоге ты стала мне ношей. Я не могу так.
— Но я не хочу исследовать мир! — ещё горще зарыдала Улиточка, — Я хочу иметь наш общий маленький мирок, и растворяться в нём!
— Ну, раз не хочешь исследовать, строй мирок с кем-то другим, — заключил Улитк.
Он чувствовал себя бесконечно виноватым, когда осторожно вытолкнул беззащитную Улиточку из под своего панциря, но, вместе с тем, когда её не стало под боком, он ощутил, что освободился из плена.
— Прости, — с горечью сказал он, и уполз в травяные заросли.
…Улитка проплакала два дня, съёжившись под листом подорожника, и почти окоченев. Там её и нашёл Взрослый Улитк, намного старше неё, но ещё весьма и весьма в силах, к тому же — красивый и вежливый. Слово за слово, они познакомились, Улитк накормил непутёвую Улиточку, выслушал её историю и спросил:
— А отчего ты не отрастишь панцирь, глупое юное создание? Насколько интереснее и независимее тут же станет твоя жизнь! Ведь свой панцирь — это своё ощущение себя, он не только из извести строится, но и из увлечений, которые только твои, и из твоих личных целей, и из уважения и любви к себе. И, чтобы не происходило, кто бы тебя не оставил, если ты имеешь панцирь — у тебя всегда останешься ты, любимая, сама себе нужная. А, значит, в любом случае — не пропадёшь.
— Ах, поймите, просто я рождена не для этого! — печально вздохнула Улитка.
— А для чего же ты рождена?
Улиточка подняла на своего собеседника глаза на тонких стебельках. Помедлила секунду, а потом кинулась к нему, забралась под панцирь, обняла всеми лапками, прильнула:
— Вот для этого! Я рождена, чтобы дарить любовь и ласку, во мне столько нерастраченного тепла — больше, чем в солнышке!
— Ну, солнышко, оно как раз тратит, и тем приобретает, а ты… а вот так… — пробовал объяснять и сопротивляться Улитк.
— А я буду любить Вас всем сердцем, мой спаситель! — проникновенно заявила Улиткочка, — только разрешите мне остаться под Вашим панцирем — с тех пор, как родители вытолкнули меня в большой враждебный мир, я только и делаю, что умираю от холода, оставаясь одна!..
Улитк понимал, конечно, что вдвоём в одном панцире — не жизнь. Но спасённая им беззащитная Улитка говорила так искренне и проникновенно, а сам он недавно потерял жену, на которую упал тяжёлый жёлудь, и ему так не хватало близости и тепла…
…Одним словом, зажили вместе. И, кто бы сомневался, история повторилась: сначала общий мир, уют, воркование на ушко, потом Улитку стало тесно, захотелось побыть одному, но маленькие, почти прозрачные лапки, уже держали его очень крепко. Сперва он уговаривал её ласково, потом начал сердиться, потом — понял, что пора спасаться…
… — Все, все меня предают! — потрясала прозрачным кулачком Улитка-без-панциря, глядя, как её недавний спаситель удаляется от неё, с несвойственной для Улиток скоростью.

…С тех пор Улитка-без-панциря разочаровалась в любви и в мужчинах. Что же это такое? Ты обнимаешь их за тёплое брюшко, растворяешься в них, а они сбегают от тебя, а ты вся такая уже растворённая, после каждой разлуки тебя — нет, нет до тех пор, пока не приползет новое тёплое брюшко, и ты не найдёшь свой смысл в нём…
"Смысл… Смысл. Странное слово, — думала наша Улиточка, — Раньше я о нём не думала, но кажется мне, что если я ухвачу, что такое этот "смысл", и поселю его не в кого-то другого, а к себе под панцирь, — будет тогда мне счастье и не холодно никогда! Но… ой. Панциря-то у меня и нет…".
…И начала Улиточка из лесных ручейков, из воды прозрачной, собирать крупицы извести, а из вопросов — "кто я?", "зачем я?", "за что мне себя ценить саму по себе, ото всех отдельную, страшно сказать — самостоятельную?" — крупицы своего Я.
Так и построила себе панцирь.
Построила наконец-то панцирь, ура!
И были у неё под панцирем не только хрупкое тельце (уже не беззащитное), лапки и два глазика на стебельках, но и её личный, не от кого не зависящий, смысл.
И тогда наша Улиточка-теперь-уже-с-панцирем поняла, что Большой мир — безопасен и интересен, что много в нём удивительного (а она и не видела, из под чужих тёплых брюшек), что ночью в Лесу не страшно, и в дождь не страшно — у неё прочный панцирь, всё выдержит! А под панцирем — целая вселенная, только ей принадлежащая, личная территория улитковой души. Втянулся "под крышу" — и самому с собой не скучно.
И вот когда всё это стало нашей Улитке яснее ясного, в один прекрасный, солнцем золотистый, день, встретился ей Улитк с панцирем в рыжую веснушку, словно бы солнце его пометило.
Сперва Улиточка его не заметила — она любовалась отражением неба в капле росы, и ждала, когда капля сорвётся с травинки, чтобы уже наконец наполнить чайничек, сделанный из головки крошечного цветка, и глотнуть утреннего чая. И тут её окликнули:
— О, прекрасная Улитка! Уделите мне минутку?!
Она обернулась, и увидела Веснушчатого. И он понравился ей с первого взгляда, но она сказала:
— Вообще-то, я собиралась пить чай, — но потом добавила, — Выпьешь со мной?
И они пили цветочный чай, чуть соприкасаясь панцирями. А потом разговорились — кто на какой полянке бывал, кто что видел, и, как-то незаметно перешли к тому, что надо бы вместе сходить туда, где никто из них ещё не бывал…
Они говорили с утра и до самого заката, ведь у каждого из них имелся свой панцирь, и свой опыт, и им было, чем поделиться друг с другом. И, узнавая друг друга, они всё больше исполнялись взаимной симпатии, и, наконец, оба влюбились по самые рожки…

…Казалось бы, не так много времени прошло, а как изменилась жизнь!..
…Поглядите! — ползут рядышком наша Улиточка и Веснушчатый Улитк, переговариваются ласково, каждый несёт на себе свой домик. А за ними тянется шеренга крошечных улитят, с ещё такими тоненькими, непрочными, но уже настоящими, панцирями. Два больших панциря-домика, и много мелких домиков, а вместе — ага, целый Мир (как Улиточка и хотела, только лучше!). Общий мир, мир, полный любви, радости и смысла, источник которых — всегда в нас самих.
Даже если мы не улитки.
Да ладно, не так уж и сильно мы от них отличаемся, я вам скажу.