[ezup]

Тима

- Эй, малой! Попить найдётся?

Он пришёл издалека. На сапогах, куртке, походной сумке лежал толстый налёт пыли.
Мама просила не разговаривать с чужаками, но в нём было что-то располагающее – в спокойном взгляде серых глаз, приветливой улыбке.
Я зачерпнул кружкой воды и протянул ему через плетень.

- Пять лет назад я останавливался на ночлег у мельника Тараса. Здоров ли он? – спросил незнакомец, напившись.

Я покачал головой.

- Умер три года назад.

Чужак приподнял брови.

- Вот как?

- На мельнице ночью случился пожар. Мы нашли его мёртвым у реки.

Странник молчал, нахмурившись.

- А мельница?..

Я замялся, а потом выложил всё как на духу. Он действительно располагал к откровенности.

В селе пытались отстроить сгоревшую мельницу заново, но приехал староста из соседнего Глухово. Приехал не один, а с тремя сыновьями, один другого здоровей. Он вызвал на разговор старшину Богдана. А после переговоров старшина собрал сход и объявил, что возить зерно мы будем теперь в Глухово. Мол, так всем будет проще. Да и дружить с соседями лучше.
Так и катаемся за реку за двадцать километров всем селом.

Чужак выслушал новости с каменным лицом, потом кивнул и протянул мне пустую кружку.

- Спасибо, малой. Звать тебя как?

- Родился Тимохой, - солидно сказал я.

Он протянул мне руку.

- А меня нарекли Порохом. Ну, встретимся, Тимоха.

На него не загавкал наш Дозор, лишь проводил внимательным взглядом в спину.
Я вышел на улицу, чтобы увидеть, куда пошёл незнакомец. Порох свернул к реке. Туда, где стояла мельница.

Вернувшаяся с поля мать выслушала меня, сложив руки на груди, а потом настрого запретила любое общение с этим человеком. Я, конечно, согласился. Но у меня своя голова на плечах. Отец бы понял.

...

Порох.

Дом мельника, как ни странно, остался нетронутым. Двор зарос по окна, колодец забросали камнями. Но в доме на столе стоял кувшин, кровать в углу была застелена истлевшим от сырости покрывалом.

Плотину на реке рушить не стали - убийство мельника стало бы слишком явным. Подожгли амбар и разбили ломом лопасти водяного колеса. Сельчане пытались восстановить свою мельницу, но... их явно прервали. Любопытно, дали ли старшине на лапу или просто запугали?

Как бы то ни было, но душу Тараса я успокою. Родитель создал мир за семь дней, неужто я не починю мельницу?

...

Тима.

Меня точило любопытство, и на третий день я отправился к мельнице. Там кипела работа – Порох чистил русло реки, перекладывая камни плотины. Я прятался за густым кустарником, но он меня сразу заметил.

- Иди-ка, помоги, парень!

Я несмело приблизился.

- Что, мамка заругает? – усмехнулся Порох.

- А я взрослый. Мне четырнадцать.

- Раз взрослый, помогай. Инструмент я нашёл в доме – топор, лопату, пилу, рубанок. Жернова целы, так что починим мы вашу кормилицу. А завтра принеси молока да хлеба. С голоду много не построить.

...

Порох.


Старшина прикатил на пятый день. Сначала недоуменно разглядывал чистый двор, потом заглянул в открытое окно, спустился к реке.

- Это чего ты тут творишь, а?! – крикнул гневно.

Я сделал вид, что не слышу, и продолжал шлифовать маховик.
Он подошёл поближе, чтобы взглянуть мне в лицо. Узнал и отшатнулся.

- Что, продал Тараса? – жёстко бросил я.

Богдан затоптался в замешательстве.

- Дак… ну… приехали с топорами… обещали всю семью…

Он неловко бормотал под нос оправдания, но мне было его не жаль.

- Кто тебя выбрал старшим? – с горечью спросил я. – Три тысячи домов против трёх тысяч глуховцев. А вы и рады – легли и лапы сложили. Так ты защищаешь своих людей? Уходи, Богдан, уходи. И возвращайся с зерном. Или беги жаловаться за реку.

...

Тима.


Я впервые видел, чтобы так разговаривали с Богданом. Он бледнел, краснел и отводил глаза. Ему было стыдно! А меня отчего-то охватила странная радость. И гордость.

Через неделю мельница заработала. Я с восторгом смотрел, как падает из верхнего лотка вода на обод, заставляя крутиться водяное колесо.

- Вот привезёт Богдан нам зерно, тогда и проверим, - подмигнул мне Порох.

- Не привезёт, - возразил я.

- Привезёт. В нём тоже есть мельница, которая крутит жернова. Или я не Порох.

...

Порох.

Ночью я услышал жалобный стон во дворе.

Вышел, не накидывая рубахи, и на пороге увидел умирающего пса. Он был распорот от горла до паха, но каким-то образом продолжал жить, цепляясь за мой взгляд. Живот пса был засыпан зерном.

Я скрипнул зубами.

- Держись, пёс.

Осторожно взял его на руки и понёс в амбар.

...

Тима.


Я проснулся, как будто меня кто-то толкнул в спину. Полежал недолго, собираясь с мыслями, вспоминая сон. Мельница полыхала в ночи, как гигантский костёр, а в окна бился горящий человек.

Осторожно встав с постели, чтобы не разбудить мать, натянул одежду и метнулся на улицу. Я бежал так быстро, что в ушах свистело, и передохнул только у мельницы.

Окна в доме были тёмными, но в амбаре узкой полосой светилась щель между косяком и дверью.

На цыпочках я подкрался к источнику света и заглянул внутрь.

На столе у стены, на куче зерна, лежала чёрная собака, истекающая кровью. Над ней склонился Порох, что-то напевая. В страшную рану на животе он сыпал… свет. Собака скулила всё тише, а потом передёрнулась всей шкурой и умерла.

Свет из ладоней Пороха медленно гас, и я увидел, что это просто мука.

...

Тима.

Их было четверо. Староста Дым и трое его сыновей-боровов. Они по-хозяйски зашли во двор, но отшатнулись назад, когда к ним молча метнулся пёс. Черныш уже не напоминал умирающего заморыша на куче зерна – это был демон, полыхающий яростью.

Глуховцы переглянулись – они были в ужасе.

- Тимофей, окороти пса и иди в дом, - приказал мне Порох и перехватил топор поудобней. Я замешкался на пороге, оглядываясь, но он мотнул головой.
Я сел на лавку у двери, придерживая Черныша за ошейник, и навострил уши. Шерсть на собаке стояла дыбом, он мелко дрожал от возбуждения и злобы.
Но на дворе было тихо. Я ёрзал от любопытства и нетерпения, а потом подкрался к окну.

Порох стоял спокойно и расслабленно, а вот приехавшие сломались. Один из братьев лежал навзничь, разбросав конечности, ещё один стоял на коленях, а из его носа и ушей текла кровь.
Что он с ними делал?

Потом Порох что-то негромко приказал, и бандиты стали покидать поле боя. Упавшего поволокли к телеге, а брата с кровавыми соплями вели за руку к дороге.
Я выскочил во двор. Порох обернулся ко мне, и меня обожгло его взглядом.

- Не дрейфь, - усмехнулся он. – Тот, кто не ведает страха, правит миром. А люди, которые убивают собственного пса, чтобы напугать врага, не достойны муки.

Чуть только отгремели колёса уезжавших глуховцев, на мельницу пожаловал Богдан.
За ним робко потянулись сельчане с первыми мешками зерна.

- Тимоха, посмотри какая мука, - улыбался Порох, пересыпая белые порошинки в руках. – Это всем мукам – мука! Учись, малой.
Я тоже улыбался. Мы отвоевали свой хлеб.


Он ушёл через два месяца, и его провожали всем селом. Черныш ушёл за ним, не оглянувшись.
Знаете, он что-то изменил во всех нас.

Глуховцы дважды пытались поджечь мельницу и пшеницу на полях, подсыпать отравы в колодцы, но мы были бдительны. Поставили посты, ввели в обычай пятничные посиделки, на которых обсуждали, как жить лучше. Не отворачивались от чужих бед и болезней, а помогали всем миром.
Чёрт его знает… подмешивал он в муку что-то верное, или мне казалось, что хлеб стал другим?

Не знаю.

Теперь я – мельник.