[ezup]

Работал у нас в детской поликлинике кардиолог — Эдуард Ефимович (все имена и отчества сохранены). Как и все мы, летом он на 1-2 месяца отправлялся в пионерский лагерь служить врачом — за кухней следить, детей взвешивать, тумбочки проверять, порезы зелёнкой мазать… если чего серьёзнее не случится, тьфу-тьфу.

Было тогда ему лет 38-40, спортсмен, волосы «соль с перцем», слегка кучерявый, восточный профиль, глаза, брови… нравился женщинам неслабо.

Как-то он рассказал:

«1985 год, борьба с пьянством в самом разгаре, за выпивку начали не просто в отпуск зимой отправлять и очередь на квартиру переносить, уволить могли запросто, с любой должности. Все очень серьёзно, не по-детски.

Последняя, августовская, смена в пионерлагере, последняя ночь. Всё как обычно — дети не спят, бегают по соседним палатам, мажут спящих зубной пастой и зелёнкой. Вожатые делают вид, что бегают за ними, иногда выпивая вина/водки/бражки, не пьянства ради — традиции для)

Я тоже не сачковал, что я — не врач, что ли? Ночь прошла нормально, рано с утра покормили детей и по автобусам. Через час-полтора приехали в город к Драмтеатру, высадили детей, раздали родителям, лишних не осталось, все в порядке!

Еще по стаканчику и потихоньку домой направился, там уже стол накрывают — и смена закончилась, и сразу после обеда мы с женой Надеждой в отпуск к моей маме в Кишинёв летим, сентябрь, бархатный сезон… лепота!

И тут меня накрыло… вино, бессонная ночь, вино, трясущий автобус, вино, жара накатывает… и упал я под кустики на краю площади, просто вырубился.

Народ наш лагерный уже разбежался по домам, только медсестра Аня как-то увидела меня, попыталась растормошить, поднять… бесполезно, я даже не мычал, спал просто сладко и в удовольствие!

Она понимала, что меня за такие фокусы — вытрезвитель/телега/профком — легко уволить могут, да и просто нормальная была, не бросила, однако.

К счастью, жила она совсем рядом, на Ленина, 84. Кто-то помог меня слегка растормошить и поднять, она чуть ли не на себе потащила, ногами я, видимо, ещё мог перебирать… так и довела до своей комнаты в четырехкомнатной коммуналке.

Через два часа я проснулся, не потому, что протрезвел в холодке, а просто сухое вино отчаянно просилось наружу…

Пытаюсь встать, бурчу что-то, а Аня чуть ли не набросилась на меня, рот ладошкой затыкает и шепчет в ухо, чтобы я прекратил шуметь.

Я ничего не соображая — ну очень пИсать хочется!! — пытаюсь встать, а она меня удерживает и рассказывает шёпотом…

Короче, соседи у неё не просто не сахар, жизнь хоть кому отравят. Она девушка порядочная, живет одна и если соседки-старушки увидят в ее комнате мужчину — то жизни ей не будет совсем… заклюют вусмерть.

Я ей, конечно, сочувствую искренне, но пИсать меньше мне от этого не хочется, наоборот, резервы организма на пределе, о чем я, как честный человек, ей и заявил. Ладно что Аня медсестра, притащила ведро какое-то, вышла, вернулась, забрала ведро.

Уфффф… жизнь налаживается!

И тут до меня, наконец-то, доходит, что я уже два часа как должен быть дома, чемодан закрывать; что жена/тесть/теща/кум и прочие многочисленные родственники сидят за столом, вернее, уже не сидят, а обрывают телефон коллег, скоро по больницам начнут звонить! Пипец…

Объясняю Ане, шёпотом и жестами, что ее жизненный уклад мне понятен и даже когда-то где-то был близок по ментальности, однако, если я немедленно не появлюсь дома, то соседки-старушки ей божьими одуванчиками покажутся.

Попрепирались немного, Аня и говорит: одной соседки нет дома, учапала куда-то с утра; вторую она попросит сходить за хлебом; а третью уведёт на кухню, про смену рассказать; я же должен сразу после этого тихонько выйти в коридор, открыть замок входной двери, выскользнуть бесплотной тенью, и не захлопывать дверь, а тихонько прикрыть.

Вот, кряхтя, ушла соседка в магазин…

Вот вторая возится на кухне…

Аня там же отчаянно брякает чайником, создавая мне звуковую завесу…

Вот я, сняв туфли и держа их оба-два правой рукой «щепоткой» сверху, в носках на носочках крадусь по коридору к ободранной коммунальной дверце на свободу…

Вот левой рукой отвожу щеколду…

…громкий скрип двери, но СЗАДИ!!!, там, где соседка якобы «учапала с утра»…. и непередаваемо удивленно-восторженный, радостный, грассирующий, до боли знакомый голос чуть ли не кричит: «Здгггавствуйте, Эдуагггд Эфимович!!!!!!»

Туфли с грохотом падают на пол… я, шаркая на всю квартиру, одеваю их… с громким щелчком открываю дверь…. и уже на выходе, даже не оборачиваясь: «Добрый день, Бэлла Абрамовна…».

А чего оборачиваться, голос лучшей подруги своей тещи я и так прекрасно знаю… как знаю и то, в каких красках и с какими эпитетами она будет с придыханием рассказывать всё в картинках… а мне кто поверит, после туфель в руках и «носочках на носочках»…?

Через полчаса я дома, Бэлла ещё не успела позвонить, все радостно-взволнованы: «Эдик, мы тебя чуть не потеряли, уже волноваться начали, скорее за стол, такси уже здесь, пора в аэропорт!» и прочие встречающе-провожающие хлопоты и возгласы большой и пока ещё дружной семьи….

Прилетели к маме в отпуск… я от каждого телефонного бряканья вздрагиваю, все жду звонка жене от тёщи… сломя голову бегу через всю квартиру… на пляж не хожу, боюсь звонок пропустить… ни сна, ни аппетита, естественно…

Через три-четыре дня мама меня поймала на кухне, приперла, допросила… я раскололся, все как было рассказал.

«Ндааа, сынок, «я тебе, конечно, верю», как поётся в известной песне, но не представляю, чтобы кто-то ещё в это поверил. Помочь я тебе ничем не могу, но отпуск ты проведёшь спокойно — все звонки я беру на себя, никто кроме меня трубку не возьмёт. А дома уж как будет, так и будет, ничего не поделаешь. Постарайся поспать».

Через месяц летим мы домой. Настроение мое можешь себе представить, каких только картинок встреч, вопросов, криков и массы остальных приятных вещей я сам себе не нарисовал-не представил.

Самолёт сел, все выходят, я сижу, тяну секунды… все вышли, и бортпроводница уже брови хмурит, и жена торопит… а я встать не могу, такое бывает при сильном стрессе, ноги отнялись…

Кое-как, цепляясь за Надежду, встал, она меня почти протащила пару метров, рефлексы стали возвращаться, и я потихоньку захромал к трапу.

В те времена от самолёта к выходу в город пешком по полю шли… за забором уже никого, все своих встретили и уехали, только встречающие нас тёща с тестем стоят, руками так рааааадостно машут, улыбаются широкооооо…

«Ну где же вы! Мы уже волноваться начали! Все прошли, а вас нет! Надя, как же ты загорела хорошо, посвежела, отдохнула! Эдик, а ты чего похудел так? И бледный весь? Ты болел? Что случилось?»

Смотрю я на их фальшивозаботливые лица и не верю, что этих двуличных людей, растягивающих удовольствие от моих мучений, я много лет любил и уважал…

Приехали домой, стол накрыт, тосты, охи-ахи, рассказы-вопросы… а про Бэллу — ни звука. Ну ладно, думаю, хрен с вами, хотите понаслаждаться-наслаждайтесь, я тоже подожду.

Прошёл месяц. Я похудел килограмм на семь, не сплю, аритмия появилась, на работе ничего не соображаю, живу как зомби какой. Спиртное не берет, пью как воду, а после стакана водки отравление наступает.

Подошли ноябрьские праздники. Стол, еда, выпивка, все родственники в гостях, шум, тосты, тёща напротив меня за столом…

И Я НЕ ВЫДЕРЖАЛ…

Оперся на локти, наклонился к ней через весь стол и почти проорал: «А что, мама, как там Ваша подруга, Бэлла Абрамовна, поживает????»

….После ответа я захохотал-заржал, даже не заржал, загоготал, раскинул руки, сбросил все со стола, откинулся в хохоте назад, грохнулся вместе со стулом на пол, и бился в натуральной истерике минут пять, пугая родственников.

Меня полили водичкой, я успокоился, сел, налил, со вкусом выпил и с ещё большим вкусом закусил!

Никто из родственников так и не понял, почему я столь бурно, неадекватно-эмоционально отреагировал на грустный тёщин ответ: «Ах, Эдик, в тот день, когда вы улетали в отпуск, у Бэллочки небольшой инсульт случился и речь отнялась…»